Сие есть Тело Мое (Германн Зассе).

ВНИМАНИЕ! Эта книга издана в печатном формате в 2018 г., совместно с издательством VERBUM. Приобрести книгу можно в интернет-каталоге, либо в миссионерском отделе церкви Ингрии.

"Это еще одно произведение известнейшего ученого и протестантского богослова Германна Зассе, переведенное фондом "Лютеранское наследие" (переводчик Валерий Володин) на русский язык, но пока не изданное в печатном виде.

Данная книга по праву считается одним из наиболее серьезных и глубоких исследований, посвященных лютеранскому пониманию Святого Причастия. В своем предисловии к данному произведению автор пишет: "...Целью этой книги не является пусть даже краткое изложение всей истории ... противоречий или обсуждение всех вероучительных проблем, возникших в связи с ... Таинством. Наша цель скорее состоит в том, чтобы описать и довести до понимания борьбу Лютера за Реальное Присутствие на фоне предшествующей истории и истории всей Реформации. Понять эту борьбу – значит понять происхождение и значение лютеранского учения о Таинстве Алтаря."

Далее приводится небольшой отрывок первой главы для ознакомления с содержанием и стилем изложения книги.

Полный текст этого произведения доступен в формате PDF в нижней части этой страницы.

2. Евхаристическое жертвоприношение

Мы начнем с доктрины жертвоприношения мессы, которая стала столь важной проблемой в отношениях между Римом и всеми церквями Реформации. Следует отметить, что в Средние Века только секты, которые отвергали всю сакраментальную систему церкви (потому что они считали церковь полностью отступнической), отвергали римскую мессу, а вместе с ней и жертвоприношение. Но, насколько мы можем подтвердить, идеи священства и жертвоприношения как таковые никогда не подвергались нападкам со стороны христиан, желавших быть верными членами католической церкви. Таким образом, единственные утверждения о мессе как о жертвоприношении встречаются в «исповедании веры», которого требовали от вальденсов в 1208-м году, и в исповедании веры 1215-го года, направленном против альбигойцев и других еретиков. Здесь мы читаем:

«Есть одна вселенская церковь верных, вне которой никто не будет спасен. В этой церкви Сам Иисус Христос есть священник (sacerdos) и жертвоприношение, тело и кровь Которого воистину содержатся в Таинстве Алтаря под видом хлеба и вина, хлеб пресуществляется в тело, а вино – в кровь божественной силой…».

Конечно же, это не разработанная доктрина жертвоприношения мессы, но достаточное утверждение о том, что Евхаристия есть «sacrificium», и она может быть принесена только рукоположенным законно «sacerdos», как будет указано позднее. В то время не требовалось ничего большего, поскольку весь христианский мир, и Восток, и Запад, считали Евхаристию жертвоприношением, а служителя – священником. Ни один средневековый христианин никогда не сомневался в этом, поскольку представление о том, что месса является жертвоприношением, была глубоко укоренена во всех литургиях.

Понимание Таинства Алтаря является, возможно, величайшим примером того, что означает предание как источник вероучения для католической и православной церквей. Это понимание восходит к ранней церкви. Его следы можно обнаружить уже в первом веке, когда в 1 Клим. 40 и далее христианская литургия сравнивается с жертвенным культом Ветхого Завета, а служители церкви, вместе с народом совершающие эту литургию, уподобляются первосвященнику, священникам и левитам. Легко понять, что ранние христиане, пришедшие из иудаизма или из языческих религий древнего мира, не могли представить себе богослужения без жертвоприношения. Точно так же, как иудеи после разрушения Храма искали замены жертвоприношений, которые стали более невозможны, и нашли ее в изучении Закона и других духовных упражнениях, так и у христиан были свои духовные жертвоприношения. Ветхий Завет также указывает на такие духовные жертвоприношения, как молитвы верных или покаяние сокрушенного сердца (см. Пс. 49:14; 50:19). В Новом Завете церковь как священнический народ Божий (1 Пет. 2:5-9; Откр. 1:6; 5:10) приносит свои духовные жертвы. Такими жертвоприношениями являются тела христиан, то есть, вся их жизнь (Рим. 12:1); молитвы и исповедание (Евр. 13:15; Откр. 5:8; 8:3); и дары братской любви (Евр. 13:16), которые всегда были связаны со Святым Причастием (koinonia). Такие дары возлагались на Стол Господень и преподавались диаконами меньшим из братьев Христовых (представлявшим Самого Христа, Мф. 25:40). Если бы церковь удовлетворилась таким метафорическим использованием слова «жертвоприношение» для обозначения Евхаристии как самой торжественной и священной молитвы и самого прекрасного акта поклонения, нельзя было бы выдвинуть никаких возражений, как правильно указывает Мартин Хемниц в своем «Examen Concilii Tridentini» (Pars II, Locus IV, Sectio I, Art. 1, 2; под ред. Преуза, стр. 383 и далее).

К сожалению, ранняя церковь на этом не остановилась. Хотя для отцов второго века жертвой являются молитва или весь обряд, или дары хлеба и вина, возложенные на алтарь, в третьем веке появляется идея, что жертвой являются тело и кровь Господа. В ранней церкви жертвоприношение совершает народ Божий, как единое целое, епископ действует от имени народа, произнося слова Евхаристии; но в середине третьего века Киприан представляет идею особого священства, подлинный sacerdos приносит жертву от имени народа. Епископы и пресвитеры становятся священниками в особом смысле слова. От идеи всеобщего священства всех верующих в том смысле, что вся церковь является священническим народом, как Израиль был Божьим народом священников во времена Ветхого Завета, никогда не отказывались. Согласно «Canon Missae», «мы, слуги Твои, но также святой народ Твой» все еще приносим жертвоприношение мессы сегодня.[1] Современное литургическое движение в католической церкви любит подчеркивать тот факт, что все верующие, все люди Божьи участвуют в этом жертвоприношении. И все же невозможно проследить идею жертвоприношения мессы вплоть до Нового Завета. В таких местах, как 1 Кор. 10:18-21 и Евр. 13:10 (если последнее относится к Вечере Господней, что возможно) нельзя найти ничего, кроме понимания Таинства Алтаря как жертвенной трапезы, в которой мы принимаем то, что раз и навсегда было принесено в жертву на Голгофе. Нигде в Новом Завете мы не находим идеи современного литургического движения о том, что церковь как тело Христово приносит жертву вместе с Главой, Христом. Нет никакой другой искупительной жертвы, кроме жертвы, которую принес один лишь Христос. В Новом Завете нет никакого священства, кроме первосвященнического служения Христа и всеобщего священства Его народа. Нет ни малейшего указания на то, что апостолы, пророки, учителя, епископы и другие служители в новозаветных церквях имеют особое достоинство или служение в качестве священников, кроме того, какое имеют все христиане. Таким образом, католической и православной церквям так никогда и не удалось обнаружить установление особого священства, кроме слов во время Тайной Вечери: «Сие творите в Мое воспоминание». Слабая и несостоятельная экзегетика доказывает, что вся идея особого священства, обязанностью и привилегией которого является принесение жертвы мессы, не имеет вовсе никакого основания в Писании.

Если спросить, как стало возможным, что «предание» о жертвоприношении мессы могло возникнуть и обрести такой авторитет, что вплоть до Реформации практически ни один богослов и ни один христианин, кроме немногих вальденсов, не имел в нем никаких сомнений, наш ответ может быть только таков: вся эта идея есть еще одно выражение того синергизма, который так рано проник в церковь и стал наиболее характерной чертой католицизма и православия. Точно так же, как sola gratia и sola fide Нового Завета были заменены теорией о том, что в процессе спасения Бог и человек, божественная благодать и человеческая свобода должны сотрудничать; точно так же, как fiat Марии (Лк. 1:38) считалось необходимым человеческим ответом на искупительную волю Божью,[2] так и месса стала жертвоприношением, в котором вместе действовали Первосвященник Христос и человеческое священство. Догмат о жертвенном характере мессы следует рассмотреть в этом контексте, чтобы понять несомненное упорство, с которым его придерживались католическая и православная церкви, до тех пор, пока в эпоху Реформации не был задан вопрос о том, возможно ли примирить этот синергизм с Евангелием Христа в Новом Завете.

[1] «Nos servi tui, sed et plebs tua sacra» в «Unde et memores». Ср. «Hanc... oblationem servitutis nostrae, sed et cunctae familiae tuae» в «Hanc igitur».

[2] Этот синергетический характер культа Марии стал все более и более очевиден, особенно с тех пор, как ей были даны титулы соискупительницы и посредницы всей благодати. Со времен Бенедикта XV во многих епархиях совершается месса и отмечается праздник «Maria mediatrix omnium gratiarum» (31 мая), и растущее число католиков требует провозглашения соответствующего догмата. Кстати, этот титул встречается в древней Восточной церкви, например, в коптской литургии. Папа Пий XII в заключительной главе своей энциклики «Mystici Corporis» (1943) говорит о Марии: «Как другая Ева, она принесла Его (то есть Христа) на Голгофе в жертву Вечному Отцу за всех детей Адама, запятнанных грехом, и в это жертвоприношение включались ее материнские права и ее материнская любовь».