Очерки по герменевтике. М.Х. Францманн. Часть 1: Сфера языка

Очерки герменевтике. М.Х. Францманн. Все права на русский перевод принадлежат фонду "Лютеранское наследие".

Этот материал доступен в форматах PDF и ePUB в новом каталоге фонда "Лютеранское наследие"

Очерки по герменевтике

М.Х. Францманн

Примечание: Эта и последующие статьи написаны, как руководство к учебному курсу по герменевтике, преподаваемому автором в Семинарии “Конкордия”. Поэтому их следует рассматривать лишь как конспективное изложение фундаментальных и проверенных временем материалов по герменевтике. Разумеется, эти статьи должны дополняться лекциями и практикой. Среди использованных мною материалов, я хотел бы особо отметить “Богословскую герменевтику” Л.Фюербрингера, “Библейскую герменевтику” Терри и “Новозаветную герменевтику” Торма.[1] Лютеру я обязан столь многим, и это столь очевидно из последующего материала, что едва ли об этом стоит особо говорить. Поскольку данные статьи являются первыми шагами к написанию учебника по герменевтике, предполагается, что они заинтересуют многих и, в свою очередь, могут быть улучшены, исправлены или дополнены с учетом предложений и критических замечаний, которые мы ожидаем получить от наших братьев по вере.

Введение

Герменевтика — это раздел богословия, устанавливающий принципы, которыми следует руководствоваться при истолковании Писания. Говоря другими словами, это теория экзегезы, или истолкования.

Для лютеранского богослова проблемы герменевтики — это все что угодно, только не академические вопросы. Наша жизнь, как жизнь христиан и жизнь Церкви, определяется Словом, зависит от него и уповает на него. И поскольку Слово обладает полным и безоговорочным авторитетом, Церковь, [принципом которой является] sola Scriptura, не смеет проявлять безразличия к способу его истолкования. “Веруем, учим и исповедуем, что единственным и абсолютным правилом и стандартом, согласно которому должны оцениваться все догматы, и по которому о них надлежит судить [всем] учителям[2], являются только пророческие и апостольские Писания Ветхого и Нового Заветов, как сказано в Пс.(118:105): «Слово Твое — светильник ноге моей и свет стезе моей». И как говорит Св.Павел: «Но если бы даже... Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема» (Гал.1:8)”. (КС, с.467)[3]. До тех пор, пока эти торжественные и величественные слова “Формулы Согласия” принимаются Лютеранскою церковью серьезно, там не будет особой нужды отстаивать положение герменевтики в богословском курсе обучения.

Отстаивая таким образом весь авторитет и всю власть Писания, наши вероисповедания возвращаются к убеждениям кафолической[4] Церкви, исповедующей в Никейском Символе веры: “И [верую] в Духа Святого, Господа и Животворящего, от Отца и Сына исходящего, с Отцом и Сыном достойного принять поклонение и прославление, говорившего через пророков” (КС, с.23). Вероисповедания также приводят различные изречения Лютера об авторитете и силе Слова, составляющие настоящую антологию чистых и живительных богословских помыслов по этому поводу. Для него Слово и только Слово является тем местом, где и тем средством, при помощи которого человек встречает Бога: “Wo Gottes Wort nicht ist, wohnt Gott nicht, man baue ihm ein Haus, so gross man wolle[5]”. Человек не может видеть Его вне Слова: “Gottes Wort muss unz zu Huelfe kommen, um Gott recht zu treffen, dass man ihn hoeren, sehen, greifen, fassen und erkennen moege”. “Allein durch das Wort kann Gott ergriffen werden; stellt man sich recht zum Worte, das man es liebt, und meint es von Herzen, so wird Gott auch geliebt”. Без Слова нет пути на небеса, установление “личного” пути туда — это дерзость: “Es soll sich niemand unterstehen, mit Gott zu handeln ohne das Wort, order sich einen sonderlichen Weg gen Himmel zu bauen”. Ибо там и только там, в Слове Божием, следует искать Христа: “Gott hat uns keinander Mittel gegeben als sein goettliches Wort, darin man allein Christus hoert”. Им и только им даруется Святой Дух: “Gott will den Heiligen Geist geben durch das Wort; ohne das Wort will err es nicht tun”. Рядом с утверждениями этого Слова ни “продажный[6] разум”, ни “опыт” не могут претендовать ни на что. Такова воля Святого Духа, совершающего Свои деяния этим Словом: “Der Heilige Geist will die Wahrheit so angebunden haben, dass man Vernunft und alle eigene Gedanken und Fuehlen hintenansetze und allein an dem Worte hange”. Действительно, нет выбора: “Das Wort Gottes reisst uns von allen Dingen, das nicht Gott ist”. Здесь [устанавливается] такое же резкое и суровое условие “или — или”, как и во всех остальных случаях, когда Бог имеет дело с человеком: “Wenn bei uns Gottes Wort nicht ist, so sind wir im Reiche des Teufels und sind junge Teufel und Teufelskinder. Also sagt der Herr Christus auch zu Petro, da erwiderriet, das er nicht in Judaeam ziehen sollte: Hindere mich nicht, du Teufel. Aber wer Gorres Wort hat, der ist ein junger Gott”.

“Wer Gottes Wort hat, der ist ein jungen Gott”. Церковь, имеющая Слово, неуязвима. Врата ада не одолеют ее. И вся задача герменевтики заключается в наблюдении за тем, чтобы мы действительно имели Слово, составляющее нашу жизнь. В позитивном смысле герменевтика должна направлять нас к Писанию таким образом, чтобы его неизмеримая чистота и бесконечная жизнь могли быть всегда открыты для нас и становились нашими. (Лютер: “Das man das Wort studiert und lernt, soll nicht allein ein oder zwei Jahre waehren, denn es ist Gottes Wort, welches unendlich ist”.) В негативном смысле, герменевтика может обеспечить защиту от двух величайших опасностей, угрожающих даже Вселенской Церкви — пресыщенности и извращения Писания. Пресыщенность может иметь место, когда экзегетике позволяют выродиться в какую-то разновидность “догматики наоборот” — в нечто такое, что вредит как догматике, так и экзегетике. Ибо “приятные и целительные ванны” систематического богословия перестают быть таковыми, когда прекращается их снабжение живою водою экзегетики. Истинная и разумная герменевтика может обеспечить защиту от искажений и передергиваний Писания, а также от заблуждений и фальсификаций. Ибо она формирует в нас критический подход к человеческим истолкованиям Писания и постоянно возвращает нас назад, к Писанию, и таким образом подвергает нас вновь и вновь воздействию Духа, ведущего ко всякой истине. Если и можно считать ее — в крайнем случае — скромным подразделом богословия, то необходимо помнить, что такое допущение делается лишь на том основании, что истинная герменевтика удерживает нас в Слове, а значит, и под Словом [в подчинении у Слова]. Трудно удержаться и не процитировать здесь еще раз Лютера: “Der Herr haelt dichmit seiner Hand, so lange du sein Wort hast”. И еще: “Gott kann und will Geduld mit uns haben, wenn wir am Worte festhalten”.

Природа [сущность] Писания

То, что истолкование какого-то документа должно основываться на природе и производиться в соответствии с природою этого документа — является, или должно быть, прописною истиною. Например, поэзия должна истолковываться как поэзия, с надлежащим отношением к сущности и традициям этого литературного жанра. Роман должен истолковываться как роман, а не как летопись или современный трактат. Соответственно, принципы, которыми нам надлежит руководствоваться при истолковании Писания, должны основываться на природе самого Писания. Стих из 2Пет.(1:21) может служить для определения природы документов, являющихся объектом библейского истолкования: “Но изрекали его [пророчество, Писание] святые Божии человеки, будучи движимы Духом Святым”. В Писании Бог говорит через людей, как мы читаем: “Бог, многократно и многообразно говоривший издревле...”[7]. Прорицания Божии не являются какою-то книгою, “свалившеюся с небес”. Бог говорил через людей в какое-то конкретное время, в каком-то конкретном месте и на каком-то конкретном языке. “Изрекали его... человеки” — это один из аспектов Писания, свойство, общее с любым другим когда-либо написанным документом. Другой аспект Писания — это то, что в данном случае через людей говорил Бог, и в этом аспекте Писание уникально. В Писании Бог говорил однажды, в какой-то конкретный исторический момент, через людей. При этом Бог говорит раз и навсегда. Посему мы можем изобразить истолкователя, продвигающегося к священному тексту сквозь три концентрических круга: сферу языка, сферу истории и сферу богословия, или Писания. Первые две из этих сфер являются признанием того факта, что в Писании Бог говорил однажды, на языке людей, в определенный исторический момент. Третья сфера — это признание того факта, что Бог сказал это раз и навсегда, что Писание едино благодаря единому Духу, вдохновляющему все Книги канона. Она также является свидетельством того, что Писание подразумевает [предусматривает, говорит] для нас [и его причастности к нам], того факта, что Писание “полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности”. Чтобы был “совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен”. Необходимо с самого начала понимать, что эти три сферы различаются только с точки зрения анализа, и они непременно должны быть взаимосвязаны, имея точки соприкосновения на практике. Это станет более очевидно по мере того, как мы будем продолжать изучение.

I. Сфера Языка (Лингвистический анализ)

“Wiewohl das Evangelium durch den Heiligen Geist gekommen ist und taeglich kommt, so ist es doch durch das Mittel der Sprachen gekommen, muss auch dadurch behalten werden”. — Мартин Лютер

Кажется, это Матвей Арнольд (Matthew Arnold) сказал, что человек, знающий только свою Библию, не знает как следует даже ее. В этом есть доля правды, особенно относительно языка Нового Завета. Призыв людей с практическим складом ума к исключительной концентрации на греческом языке Нового Завета для защиты от “язычников”, возможно, обусловлен ревностью по Богу, но едва ли это можно назвать стремлением, продиктованным знанием. Здесь, как часто и в других случаях, коротким путем домой является длинная обходная дорога. Человек не может познать всех потенциальных возможностей языка из одной книги. И без ощущения [осознания] потенциальных возможностей языка, его характерных выражений и особенностей [подтекста и смысловых оттенков], книга не может быть также полностью понята, понимание остается зыбким и обрывочным. Наши отцы поступали мудро, закладывая широкую основу общего [мирского] греческого, на которой возводили, так сказать, “опорную крепостную башню” специализированного познания новозаветного греческого [языка]. Нам следует хорошенько подумать, прежде чем заменять этот их основательный четырехгодичный курс поверхностною процедурою из шести простых уроков [лекций].

В процессе лингвистического анализа мы можем сначала рассматривать слова сами по себе (их этимологию и употребление), а затем — слова в их связи друг с другом (грамматику, контекст, образный строй).

Этимология

Относительно этимологии нам было бы полезно помнить, что в большинстве случаев она представляет собою прекрасную исходную точку для изучения слова, но обычно не более того. Экзегеза, [построенная на использовании] различных вариантов истолкования слова, обычно грешит тем, что слишком полагается на этимологию. Насколько одной этимологии недостаточно для истолкования слова, можно видеть на примере слов, употребление которых не зафиксировано, когда не остается ничего, кроме как руководствоваться этимологией — такие слова, как термин epiousioV[8] в четвертой просьбе молитвы “Отче наш”, когда посредством одной лишь этимологии мы приходим к такому “вавилонскому смешению” истолкований, как: “повседневный”, “сверхъестественный”[9], “завтрашний”, “необходимый”, “будущий”, “грядущего царства”. В случае c hapax legomena[10] и неологизмами (как, например, JeodidaktoV[11], из 1Фессал.4:9), этимология оказывает существенную помощь. Но в любом случае она, главным образом, полезна для формирования конкретного и прочного чувственного основания, использование которого позволяет выстроить структуру [“костяк”] истинного значения и всего, что под этим подразумевается (как, например, sunantilambanetai в Рим.8:26; заметьте, что такое употребление [этого термина], как в Лук.10:40, лучше помогает понять его). Мы не смеем забывать, что абсолютное большинство новозаветных слов имеет многовековую историю, причем эпохальную историю записи откровения Божия о Себе, воплощения Сына Божия и прихода Святого Духа.

Словоупотребление

Что касается употребления, здесь важно прояснить природу новозаветного греческого языка. Прежде всего это не литературный греческий, а общепринятый разговорный язык, на котором говорили люди. Это не означает, что он является вульгарным (в унизительном значении этого слова), или неправильным языком. Но это означает, что “Святой Дух говорил на том языке, на котором его могло понять максимальное количество людей” (Моултон [Moulton]). И из этого следует, что документы нелитературного греческого — папирусы, остраконы[12], различные надписи[13] [тех времен] — просто бесценны для выяснения того значения, которое новозаветные слова имели для своих первых читателей, а также — что такие книги, как “Словарь греческого [Нового] Завета, иллюстрированный материалами папирусов” и “Свет Древнего Востока”, а также словари Бауэра[14], содержащие информацию о нелитературном употреблении слов, должны стоять на книжных полках всех новозаветных экзегетов. В них никогда не говорится о библейском греческом в древнем смысле, или о “языке Святого Духа”.

Но это еще не все. Постоянно следует помнить, что существует возможность семитского влияния. Составители Нового Завета были, с одним лишь исключением, двуязычны и скорее всего излагали свои мысли [“думали”] по-арамейски. И всегда следует считаться с влиянием Септуагинты — влиянием всепроникающим и огромным. Это составляет непосредственный и живой фон [“задний план”, “исток”] греческого словаря Нового Завета — особенно в его религиозных и этических концепциях.

Контекст — особенно прямой контекст — также играет важную роль в определении употребления [слов]. Всякое новое большое событие приносит с собою новые слова и придает старым словам новые значения (подумайте хотя бы о том, как повлияли две мировые войны и открытие ядерного расщепления на словарный состав современного языка), и событие, ознаменовавшее собою поворотную точку мировой истории, исключением в этом отношении не было. И потому, в конечном счете, весь Новый Завет целиком должен помогать нам в определении значения его отдельных частей. Это так называемая “сфера герменевтики” — проработка от частного к целому, и назад, от целого — к частному. Практически это указывает на важность познания всей Библии в целом, особенно греческой версии обоих Заветов, для истолкования любой ее части. И этим подчеркивается важность библейской симфонии[15], позволяющей нам сфокусироваться и придти к познанию [пониманию] без чрезмерных временных затрат и без риска упустить что-то существенное.

Анализ словоупотребления способствует истолкованию различными путями. Отслеживая развитие значения слова, мы замечаем, что новозаветное употребление некоторых слов является более глубоким по смыслу. Например, к слову о Септуагинте, греческое слово eirhnh[16] там приобрело более богатое и глубокое значение, свойственное еврейскому слову “шалом”. Другие слова переоценены (поменяли свое значение), как, например, слово kosmoV, значение которого изменилось из “упорядоченной вселенной” в “мир, который [образ жизни и вообще все, что] противостоит Богу”. Другие [слова] приняты и изменены. Так douloV и целый набор слов, обозначающих рабство и смирение, — это слова, бесконечно облагороженные Новым Заветом. Опять же, развитие может повлечь за собою полное изменение. Например, употребление слова cariV для обозначения прощающей грехи любви Божией происходит не от Септуагинты, которая использует для этого термин eleoV. Или слово musthrion, употребляемое Св.Павлом. Или же мы можем найти новые конкретные применения каких-то определенных [устоявшихся] терминов, как, например, в случае со словом parousia, использовавшимся для обозначения царских или императорских визитов в эллинистические и римские времена, но получившим в Новом Завете специфическое значение Второго Пришествия.

Конечно, нам следует разделять общее и частное употребление слов — общее употребление слов, принятое в “общем языке” койне[17], и употребление их в Новом Завете. А также внутри Нового Завета — между употреблением слов в Новом Завете вообще и манерою выражения Св.Иоанна или Св.Павла. Прямой контекст и частное употребление является решающим в каждом частном случае. Так при использовании библейской симфонии, если речь идет о каком-то изречении Павла, должны проводиться параллели с другими изречениями Павла [именно Павла, а не кого-то другого]. Именно при анализе словоупотребления становится очевидной значимость и важность большего словаря, с его тщательною классификацией и построением параллелей. Но словарь не является заменителем самостоятельного исследования. Он просто как бы представляет собою хорошую “карту пути”. Но каждый должен идти по этой дороге самостоятельно, если он хочет действительно истолковывать, то есть он должен браться за текст и принимать его содержание “из первых рук”. На языковом уровне [при лингвистическом анализе] также Писание должно истолковываться Писанием. Симфония и словарь оказывают нам совершенно необходимую помощь при знакомстве с оригиналом, но не заменяют его.

Грамматика

С грамматикою современным экзегетам повезло больше, чем всем предыдущим поколениям ученых. За последние пятьдесят лет произошло весьма существенное расширение сравнительного материала в области общеупотребительного греческого, а также достигнуты значительные успехи в объективном исследовании самих священных текстов, и все это рассеяло тот “грамматический туман”, который препятствовал развитию ранней экзегетики. Структуру [грамматические конструкции] новозаветного греческого больше не втискивают насильно в рамки классических образцов речи. Скорее существует тенденция к преувеличению различий между койне и классическим греческим языком. Студент [исследователь], имеющий хорошие познания в классическом греческом, отнюдь не вступает в совершенно неведомый и чужой ему мир, когда приступает к изучению койне. Все изменения [различия] обуславливаются здесь тем, что кажется ему “естественным” с позиции его родного языка[18]. Грамматический курс объемом в 50 страниц даст все, что ему для начала необходимо знать о специфических особенностях древнего греческого языка. Современный писатель [богослов] читает свой греческий Новый Завет годами, и не без пользы, не прибегая при этом к изучению какой-то особой грамматики. Разумеется, там встречаются загадки, но на самом деле лишь некоторые из них не проясняются [сами собою] в процессе дальнейшего чтения и изучения материала. Новозаветный греческий, в конце концов, является все-таки греческим, общераспространенным греческим, который вышел за диалектические рамки ранних периодов и смягчил, но не отменил полностью строгих правил классического литературного греческого.

До сих пор между новозаветными учеными существует резкое разделение по вопросу о семитском влиянии на новозаветный греческий. Выше, в другой связи, мы уже упоминали тот факт, что составители Нового Завета, с одним лишь исключением, были урожденными иудеями, писавшими и говорившими на греческом, как на втором языке. И это, в совокупности с влиянием “семитизированного” греческого, на котором написана Септуагинта, делает маловероятною возможность минимизации семитского влияния. С другой стороны, исследования папирусов и других документов позднего разговорного [общераспространенного] греческого показали, что многие черты и особенности языка, когда-то считавшиеся “семитизмами”, имеют место, по крайней мере — спорадически[19], в общераспространенном “несемитском[20]” греческом, и это должно удерживать нас от преувеличений.

Контекст

Рассмотрение связи, в которой появляется [используется] слово или группа слов, является одним из наиболее общих правил истолкования любого текста. Но, подобно всем остальным прописным истинам, это правило легко забывается, особенно когда мы, натыкаясь на яркую мысль, важную и значительную с точки зрения гомилетики[21], хотим сами, чтобы текст выражал что-то, [какую-то] идею, которую мы хотим “извлечь” из текста. Показательно, что очень часто экзегетическая постановка вопроса звучит так: “Может ли данный текст означать то и то?”

Наиболее важен прямой контекст, обычно он играет решающую роль. Например, в 1Фессал.(2:6) значение фразы en barei einai[22] устанавливается скорее на основании противопоставления с началом 6-го стиха[23] и примера с кормилицею из следующего стиха, чем по аналогии с [относительно] удаленным 9-м стихом[24], поэтому мы имеем все основания перевести его словами: “Мы могли явиться с важностью”, как это сделано у Гудспида[25], а не словами: “Мы могли бы стать бременем [быть обременительны]”, как это сделано в официальной версии.

Там, где прямой контекст отсутствует — как, например, в серии малосвязанных между собою увещеваний Св.Павла или в “изолированном” фрагменте, вроде Рим.(16:17 и далее), необходимо рассмотрение более общего и глобального контекста. Общий контекст Посланий Св.Павла к Галатам, к Колоссянам, 1-го и 2-го к Коринфянам, в которых он вскрывает заблуждения и указывает на заблуждающихся, решительно осуждая лжеучения с их сторонниками и проявляя отеческую заботу о заблудших, может пролить свет на общий тон и значение того фрагмента Послания к Римлянам, который столь неожиданно врывается в главу приветствий[26].

Течение [“соединение”, “связь”] мысли, которое мы называем контекстом, образуется по-разному. Эта связь может быть лишь историческою, хронологическою последовательностью событий. Например, время и место Нагорной проповеди, столь очевидно указанное в Евангелии от Луки и достаточно ясно отмеченное в Евангелии от Матфея, должно быть само по себе достаточным аргументом для того, чтобы предотвратить классификацию этой Проповеди как “die grundlegende Predigt”, или “вступительной беседы о Царстве”. Или же эта связь может быть одновременно историческою и догматическою, как например — когда Св.Павел в 4-ой главе Послания к Римлянам, опираясь на последовательность событий [описанных] в Книге Бытие, оспаривает связь между обрезанием и вменением праведности.

Или же эта связь может быть логическою, как например — в беседе о скупости и осмотрительности в Мат.(6:19-34), где стих 24 (“Никто не может служить двум господам...”) показывает связь между двумя темами, которые кажутся совершенно различными и не связанными между собою. Высшее единство следует искать в идее о разделенном сердце.

Или же эта связь может быть психологическою и зависеть от чувств или ассоциаций, порождаемых идеями и представлениями, что часто имеет место в сугубо личных посланиях, вроде Послания к Филиппийцам и 2-го Послания к Коринфянам. Или как в 1Фессал.5:16-22, где упоминание о молитве и благодарении указывает направления — если не посредством прямого логического вывода, то [просто] естественным образом — в молитвенной жизни[27] церкви.

Подводя итог сказанному, [повторим, что] если смысл фрагмента не понятен сразу же, то мы смотрим сначала на прямой контекст, затем на более общий контекст всей книги, из которой взят данный фрагмент, затем — на все книги этого автора, затем — на весь Новый Завет, а затем — на всю Библию. И здесь, так же, как и при анализе словоупотребления, мы позволяем Писанию самому себя истолковывать.

Образные выражения

Хотя Новый Завет и не столь богат образами, как Ветхий, где кедры кланяются, реки рукоплещут, а боевой конь “при трубном звуке... издает голос: гу! гу!”[28], все же и в нем встречается немало образных выражений. В этом, как и во многих других отношениях, Новый Завет — это Volksbuch, как его называет Дейсманн. Ибо образный язык часто является всем чем угодно, только не литературным языком — одного взгляда на наш собственный сленг, с его чудовищными и причудливыми метафорами, достаточно, чтобы убедить человека в абсолютно “народном” [общераспространенном, “популярном”] характере образных выражений. И Дух, Который побуждал людей так говорить, показывает этим Себя, как Дух Того, Кто знает нас “как облупленных”. Ибо образное выражение привлекает к себе внимание каждого человека, причем всего человека [попытайтесь представить себя прикованным к постели больным, с совершенно умозрительным эквивалентом 22-го Псалма (!)] — в отличие от текста, написанного буквальным и совершенно умозрительным языком, он обращается не только к разуму, но также к воле и эмоциям людей. Он побуждает и трогает людей как своим содержанием, так и своею манерою изречения.

Образные выражения формируются различными факторами современной жизни. Для их понимания необходимо точное знание времени, традиций и обычаев новозаветного мира. Здесь исторический аспект смыкается с аспектом языковым. Язык неотделим от жизни.

Целью образного выражения является освещение отношения или положения в какой-то области или сфере путем сравнительного проецирования его на другую область или сферу. Поскольку образ никогда полностью не совпадает с тем, что освещается или проясняется, то главный момент в истолковании образного языка заключается в распознании того свойства образа, которое автор хочет привести для пояснения своей мысли. Говоря другими словами, понимание намерения автора может быть достигнуто только посредством осторожного, но в то же время пластичного и образного определения tertium camparationis[29]. Этот tertium (третий элемент) может быть очень ограниченным, как, например, когда Иисус сравнивает Себя с виноградною лозою, или когда Церковь сравнивается с невестою, или же когда Св.Павел называет себя кормилицею или отцом фессалоникийцев[30]. Эта [общая] “точка сравнения” проясняется из контекста, даже когда мы имеем дело с таким нагромождением образов, как в 12-ом и 13-ом стихах Послания Иуды.

Это справедливо и по отношению к, так сказать, “расширенному” образному выражению — притче [иносказанию]. Должна быть установлена точка (в некоторых случаях — точки) сравнения, и элементы притчи следует рассматривать, исходя из нее [с этой позиции, или в ее свете]. Конечно же, верным руководством для нас являются истолкования притч Самим нашим Господом. Хотя Его слова также не оправдывают уверенности в том, что истолкование притчи обязательно является простым. Притчи служат как для раскрытия, так и для утаивания [“запечатывания”] чего-то. Но здесь также верующему сердцу будет дано познание тайн Царства. Молитвенным и смиренным исследованием здесь можно достигнуть большего, чем при помощи любой схематической теории и притчи.

В заключение мы можем заметить, что в области религии мы особенно часто вынуждены говорить образно — просто потому, что здесь нет другого способа выразить истину. Представление о нереальности каких-либо явлений, которое некоторые наивные люди обосновывают наличием образных выражений в религии — по аналогии, например, с поэзией, — неверно и недопустимо здесь. Прелесть и красота музыки, в конечном счете, такова, что ее можно выразить только музыкальными средствами, и никак иначе. Но все же никто не ставит под вопрос реальность этой красоты лишь по той причине, что она, дескать, не может быть выражена каким-то словесным умозрительным заключением. Многие “обители в доме Отца[31]” и Золотой Иерусалим из Книги Откровений[32] являют собою более “реальные” [истинные] небеса, чем любое “абстрактно-буквальное” [словесное] утверждение о них. И письмо Лютера к его маленькому мальчику имеет более глубокий богословский смысл, чем небиблейские туманные философствования о непознаваемом. Золотая середина при истолковании лежит где-то, с одной стороны, между крайностями интеллектуальной [основанной на разуме] экзегезы, которая рационализирует библейское выражение, лишая его “плоти и крови” и оставляя лишь “голые кости” абстрактной идеи, и с другой стороны — искусственною разновидностью буквализма, которая ставит всех богодухновенных составителей [Писаний] в зависимость от “примитивных” и наивных представлений, присущих плотским людям первого столетия.

[1]L.Fuerbinger’s “Theological Hermeneutics”, Terry’s “Biblical Hermeneutics” and Torm’s “Hermeneutik des Neuen Testaments”.

[2]Или при дословном переводе с англ.: “...по которому должны оцениваться все догматы и все учителя”. — Перев.

[3]При цитировании Книги Согласия здесь и далее мы используем предварительное издание русской версии этой книги, выпущенное Фондом “Лютеранское Наследие” в 1996 г., которое сокращенно будем обозначать аббревиатурой “КС”. Читателю, однако, следует иметь в виду, что предварительное издание Книги Согласия в настоящее время дорабатывается и уточняется, поэтому отдельные ее формулировки могут в дальнейшем претерпеть некоторые изменения. Фонд “Лютеранское Наследие” планирует издать окончательный вариант КС в октябре 1997 года.— Перев.

[4]Вселенской.

[5]Здесь и далее немецкий текст приводится в той “американской” транскрипции, в которой он дан в оригинале. — Перев.

[6]Досл: “проститутка”.

[7]Евр.(1:1) — Перев.

[8]Насущный, необходимый для ежедневного существования. — Перев.

[9]С оттенком: “духовный”. — Перев.

[10]Hapax legomena — нечто, сказанное или употребленное в речи лишь однажды, редкое слово или выражение, значение которого вытекает лишь из одной цитаты. — Перев.

[11]“Наученный Богом”. — Перев.

[12]Остракон (греч.: глиняный черепок) — часть стенки разбитого сосуда, использовавшаяся для записей, как расписка, избирательный бюллетень и т.п. — Перев.

[13]Имеются в виду памятные надписи на медалях, кубках, подаренных предметах и т.п. — Перев.

[14] “Vocabulary of the Greek Testament Illustrated from the Papyri” by Moulton and Milligan; “Light from the Ancient East” by Deissmann. Что касается словаря Бауэра, то, вероятно, имеется в виду Walret Bauer’s “Griechisch-Deutsches Worterbuch zu den Schriften des Neuen Testaments und der ubrigen urchristlichen Literatur” (или его английский перевод: “A Greek-English Lexicon of the New Testament and Other Early Christian Literature”, a translation and adaptation of the fourth BAUER’s edition, by William F. Arndt and F.Wilbur Gingrich). — Перев.

[15]Библейская симфония — библейский частотный словарь. — Перев.

[16]Мир, спокойствие, гармония, порядок. — Перев.

[17]Койне (греч.) — “общий язык” всех греков, сформировавшийся в период эллинизма в процессе создания державы Александра Македонского. — Перев.

[18]В оригинале сказано: “как англоязычному”, однако следует помнить, что статья переводится с английского, и данное утверждение в равной мере справедливо по отношению к тем, для кого родным языком является русский, немецкий и т.п. Поэтому переводчик позволил себе такое обобщение. — Перев.

[19]Случайно, в единичных проявлениях. — Перев.

[20]Т.е. : “не подвергшемся семитскому влиянию”. — Перев.

[21]Гомилетика — раздел богословия, рассматривающий вопросы теории и практики проповеди. — Перев.

[22]В Синодальном переводе это относится к началу 7-го стиха: “С важностью, как”. — Перев.

[23] “Не ищем славы человеческой...” — Перев.

[24] Со словами из 9-го стиха: “Отяготить кого”. — Перев.

[25]Имеется в виду английский перевод Нового Завета, выполненный Гудспидом из Чикагского университета в 1923 году. Фактически в этом фрагменте он совпадает с Синодальным переводом, который и процитирован в тексте. Еще лучше данный фрагмент истолкован в “Современном переводе библейских текстов” (М.,1993): “Хотя и могли бы требовать многого от вас...” — Перев.

[26]Имеются в виду 17-19 стихи последней главы. — Перев.

[27]Жизни служения и поклонения церкви. — Перев.

[28]См.: Ис.14:8, Пс.97:8, Иов.39:25. — Перев.

[29]Tertium comparationis (лат.: третий член сравнения) — критерий сравнения, то, в чем совпадают две сравниваемые вещи. Например, при сравнении двух плоских поверхностей их tertium comparationis является двухмерность. — Перев.

[30]1Фессал.2:3; 2:11 и др. — Перев.

[31]См. Иоан.(14:2). — Перев.

[32]Небесный Иерусалим, см. Откр.3:12;21:2,10. — Перев.